Новости

 «Сарын. Сказка о ненастоящем страхе». А. Плотников.
Хакасский национальный драматический театр им. А. М. Топанова (Абакан).
Режиссеры Антон Калипанов и Ольга Шайдуллина, художник Мария Кривцова.

Как сегодня говорить с ребенком о магическом сознании и национальном эпосе, чтобы разговор этот не выглядел далекой пыльной сказкой? Авторы спектакля «Сарын. Сказка о ненастоящем страхе» соединили мир древнего эпоса с современными культурными кодами. Премьера для всей семьи, вышедшая под конец сезона в Хакасском национальном театре драмы, оказалась в диалоге с нашим временем, а Тим Бертон и психотерапия интегрировались в национальный эпос.

Пару лет назад абаканский Театр Топанова отметил 90-летний юбилей, а в прошлом году обзавелся главным режиссером. Сначала Тимур Казнов, московский режиссер и актер, в качестве приглашенного поставил «Папу» Флориана Зеллера, а вскоре приехал уже главным. Детский репертуар здесь невелик, но несмотря на национальный статус театра почти целиком состоит из русской и мировой литературы. Ставить же хакасский эпос позвали команду из Москвы: режиссеров Театрального объединения «Таратумб» Антона Калипанова и Ольгу Шайдуллину. Людей неместных пригласили прицельно — для нового взгляда. Выбор команды совсем не случаен — Калипанова и Шайдуллину давно называют режиссерами-этнографами. В афише «Таратумба» — спектакли по узбекским, грузинским сказкам с национальной музыкой и колоритом. В Абакан с ними поехала Мария Кривцова, художник многолетнего хита «Таратумба» — «Аленького цветочка», созданного по итогам большой экспедиции команды по русскому Северу.

Пьесу специально для Театра Топанова написал режиссер Александр Плотников. Стартовой точкой для текста стала книжка Марии Бабанской «Сарын отправляется в путь», созданная по мотивам легенд и сказаний хакасского народа. В ее основе — сказка о девушке Сарын (в переводе ее имя значит «песня»), которая боялась всего на свете, но, преодолевая страх, отправилась спасать своего мужа Чибетея, встречая на пути ведьм, злых шаманов и прочие препятствия. В спектакле закрытая молчаливая Сарын — девочка-подросток, потерявшая родителей и живущая с бабушкой. Национальный эпос включается в историю частной семьи.

Зрителей приглашают в Малый зал, сцена которого похожа на юрту изнутри — темную и уютную. По черным стенам — белые стежки, напоминающие выдолбленные на хакасских стелах древние рисунки, вверху звездами горят перламутровые пуговицы. И стежки, и перламутр — элементы украшений хакасского национального костюма, выполняющие в том числе роль оберегов. Таких отсылок к традиционной культуре в деталях сценографии Мария Кривцова спрятала немало. Еще один спутник большого путешествия по хакасским степям — растворяющаяся в атмосфере музыка Ольги Шайдуллиной, которую на национальных инструментах исполняет в записи мультиинструменталист Аржан Туденев.

В центре сцены горит красными нитками огонь, у которого неторопливо вышивает бабушка, что-то нашептывая себе под нос. В национальном костюме, с косами, она — автор этого мира и наполняет его, как стежками вышивки, событиями. Мария Кыстоякова в роли бабушки, кажется, ничего и не играет — просто существует здесь, ее присутствие самодостаточно — так она органична. Бабушка Чохырай — носительница древней культуры, мифов и легенд. Кажется, она знает всех богов и ведьм, и свободно общается с ними.

Помогают ей в быту руки (обозначенные в программке как «тени») — человеческие кисти без тела, ловкими пауками скользящие повсюду. Как Вещь в семейке Аддамс, они здесь слуги и помощники: одна подает бабуле нитки для вышивки, другая перебирает струны чатхана. Для Тима Бертона было принципиально, чтобы Вещь в «Уэнсдей» играл фокусник, в спектакле кисти рук принадлежат актерам-балетмейстерам Анату Быдышеву и Анастасии Быдышевой — за счет пластики их рук и точности света Елены Перельман кажется, что существуют эти руки самостоятельно.

С шумом пробираясь вдоль рядов на сцену, в этот размеренный мир вламывается Саша — студент-антрополог из МГУ, приехавший собирать материал про войлок — прядильную традицию хакасов. Энергичный, на все имеющий свое мнение и ответ, герой Валентина Ульчугачева здесь провокатор, неверующий — персонаж, с которым современный зритель может себя ассоциировать. Со списком «насущных вопросов» и московской суетливостью он обращается в почти застывшее пространство жилища, создавая основной конфликт истории между магическим и аналитическим мышлением. На этой разности возникают ирония и смена ритма — регулярные вставки научного толка вносят динамику в медитативность сказания. Саша пугается и подвижных теней, и Сарын, но пугается без страха, скорее от неожиданности, уверенный поначалу, что все чудеса можно объяснить научно.

Сарын (Наталья Албычакова) появляется внезапно — как призрак возникая то тут, то там. Пугливая, она обо все спотыкается, а лицо закрывает длинными волосами — такое поведение бабушка объясняет травмой девочки, полученной после утраты родителей. К груди она прижимает куклу — так же зарытую в одежды, как и сама Сарын. Легенду про путешествие одноименной героини в поисках своего мужа бабушка начинает рассказывать для Саши и внучки. Не просто рассказывать, а разыгрывать, постепенно вовлекая в действие обоих.

«Все живое, у всего есть душа. Все с нами разговаривает», — поясняет бабуля. Такое мышление просто радость для кукольника, и режиссеры умело этим пользуются. Герои, которых встречает Сарын на своем пути — и одушевленные, и нет, — говорят и дышат, а оживляют их бабушка и Саша. Студент активно включается в эту игру, с задором и ловкостью играя и шамана, и каменную бабу, с иронией входя и выходя из роли. Для него это вживание — возможность лучше понять незнакомый мир, но еще — попытка через персонажей эпоса наладить отношения между бабушкой и внучкой.

Все, кого встречает Сарын, страшно смешные. Каменные матери кажутся поначалу молчаливыми плитами, но вдруг зевают, пугая механикой глаз и забавными вставными челюстями. Ведьма с глазами-пуговицами в ладонях отсылает к Фавну Гильермо дель Торо, а злой Эрлик-Хан решен в духе персонажей-мертвецов Тима Бертона. Интересно, как органично здесь национальный хакасский эпос соединяется со сказочниками конца XX века, не конфликтуя, а наполняя и тех и других дополнительными смыслами.

Плотников, известный своими чуткими хрустальными стихами, и пьесу написал поэтичную, сочинив для нее несколько стихотворений. «Страх всегда ненастоящий, да его и вовсе нет», — пропевает бабуля, окуривая чабрецом героев. Она рассказывает сказку, как и полагается, стихами, Саша же быстро сдается, продолжая начинять свою прозаическую речь цитатами из книг. У него терапевтический подход к ситуации с молчаливой внучкой — он за то, чтобы во всем ее поддерживать, быть внимательным и не ругать. И открывается перед ней сам, поделившись опытом лично прожитого страха, — это самый алчный вор, потому что у него самого пустые карманы. Именно Саша становится для Сарын Чибетеем, на поиски которого отправляется героиня.

Интересно взаимодействие актрисы в живом плане и куклы, которые периодически появляются отдельно. Кукла — душа и тотем Сарын, она существует в магическом мире сказки, встречаясь с шаманами и ведьмами. Поначалу они обе закрыты: как девушка прячется в капюшон и наушники, так и кукла скрывается в одеждах, но постепенно обе они открываются, обнажая смелый взгляд и спокойную улыбку.

Путешествуя от одного умильного страшилища к другому, Сарын вдруг понимает, что все они пытаются лишь сбить с пути, унижая и обесценивая ее выбор и способности. Постепенно у нее появляется голос, способность сказать «нет». Невероятно интересно наблюдать за развитием образа Натальи Албычаковой — от молчаливого невидимого персонажа, жмущегося к стенкам, до свободной девушки, нашедшей в себе силу: теперь она в центре сцены и, сбросив все защиты, разрешает на себя смотреть. С постепенным освобождением души Сарын от страха и черная сцена расцветает разноцветьем вышивки — как черные бархатные рукавицы на столе бабушки.

Тим Бертон смотрит на характер Уэнсдэй и привычки семейки Аддамс с позиции новой этики и постоянно задает вопросы, насколько придуманный однажды мир легитимен сегодня. Режиссеры спектакля «Сарын. Сказка о ненастоящем страхе» находятся в той же позиции — их волнует не пересказ легенды, но анализ и желание разобраться, как она чувствует себя в сегодня. В этом задавании актуальных вопросов героям, чье поведение признано нормой, и есть связь прошлого с настоящим. Контакт эпоса с современностью рождается в точке их диалога, а не в сленге или визуальных деталях, не внешне, но на уровне смыслов.

 Анна Казарина, 02 июля 2023 АННА КАЗАРИНА